– Не туда – качнул я головой – А к моему огороднику. Банку тушенки, килограмма два макарон, пол литра самогона и пару сигар, если найдется.

– Ты про огородника, что за твоим нюхающим землю призмом приглядывает?

– Ага.

– Сделаю. Тебе сигарку дать? Раз уж ты с зонтиком…

– Давай – не стал я спорить и через пару минут продолжил свой неспешный путь вниз по Жильной, держа курс на платформу и старательно напрягая при каждом шаге вялые ножные мышцы.

Пару раз свернув, я притормозил у заборчика, глянул через него на рыхлую мокрую землю и хитиновую спину лежащего ничком Хвана, проглядывающую сквозь выступившую из всех щелей мутноватую и явно быстро высыхающую слизь. Она же, эта розовато-желтая тягучая мерзость, покрывала и плечо с ампутированной руки. Сквозь слизь были видны разошедшиеся в стороны и треснувшие плечевые хитиновые щитки. Все это обильно поливалось дождевой водой, при этом на землю стекало как-то не так много, будто часть впитывалась по пути. Ему нужна вода для окукливания? Может и дождь системой ниспослан именно поэтому? Как благодарность пострадавшему во время выполнения важного задания герою… да нет, бред. Просто по машинному расписанию сегодня дождливая погода.

– Хван?

– А?

– Как ощущения?

– Норм. Спасибо, командир. Я чуть посплю и снова в строю – голос Хвана чуток настораживал. Вроде бы вялый и слабый, но при этом какой-то… искусственный, машинный.

– Ничего не требуется?

– Орк прибегал.

– И?

– Обещал дождаться, когда я полностью окуклюсь и тогда засунуть мне в задницу свой старый ботинок. Для душистой запашистости… так сказал…

– Жалоба бойца услышана и принята – кивнул я – Жуй землю и лечись спокойно.

– Спасибо. Я быстро…

– Я пригляжу – добавил сидящий на лавочке огородник, прикрывающийся полосатым желто-серым зонтом – Не переживай, герой.

Благодарно кивнув, я побрел дальше, на ходу сообщив:

– Принесут еду и чуть выпивки. Не отказывайся. Благодарность нашего сквада.

– Примем с радостью, герой. Хотя и так каждый день по два раза с твоего стола кашей с мясом угощаемся.

– Так дальше и будет – пообещал я, после чего свернул, прошел вдоль барака, свернул еще раз, оказавшись на месте, где лишился головы тот тупой лидер сквада.

Миновал расположенные здесь торгматы и медблок, свернул чуть левее и увидел пляж, где совсем недавно я жарил мясо и курил сигару. Кассандра стояла под большим зеленым зонтом с бабочками, меланхолично крутя его и глядя на бродящую по дождем мокрую как брошенная собака Йорка. Гоблинша, спотыкаясь о истоптанный влажный песок, загребая его босыми ступнями, размахивала руками и хрипло орала. Ветер и дождь заглушали большую часть слов, но кое-что я все же расслышал. Речь шла о каком-то гребаном жестком придурке, что идет сам не знает куда и не понимает, что даже его тупым толстым лбом не все стены возможно прошибить. Затем снова несколько минут шипящей дождливой бессвязицы, а затем о гребаных мстительных гномах, чтоб им сука всем сдохнуть. Кассандра терпеливо слушала и крутила зонтик. На краю пляжа, под тентом, сидел позевывающий Козгар, рядом лежал обзаведшийся свежей повязкой Баск, вытянув исхудавшие руки поверх прикрывающей его до пояса куртки.

Увидев меня, Козгар кивнул, демонстративно воткнул в песок большой термос, поставил рядом пару кружек и фляжку, после чего встал, с щелчком раскрыл бордовый стильный зонт и неспешно удалился к Кассандре. Здесь у всех зонты? Причем каждый выбирает под себя?

Когда Козгар проходил мимо, я спросил:

– Как думаешь, ветеран, когда мой сквад уйдет и не вернется…

– Да?

– Кто-нибудь продолжит кормить стариков, калек и прочих нищебродов кашей со страусятиной хотя бы пару раз в день причем на постоянной регулярной основе?

Секунду помедлив, Козгар кивнул:

– Уверен, что найдутся такие добряки. Да все сквады выделят по банке мяса и килограмму наградных сурверских макарон.

– То есть кормить и впредь будут?

– И впредь будут. Сейчас же перекинусь парой слов со знакомым лидами и замкомами.

– Хорошо – я шагнул дальше.

– А ты все же не настолько черствый ублюдок, да, дважды герой Оди? Есть мягкие места в том черством куске мусора, что ты зовешь своим сердцем?

Бледно усмехнувшись, я пожал плечами:

– Просто праздную.

– Что?

– Я снова стал самим собой – улыбнулся я, зажимая рукоять зонта подбородком и подставляя освободившуюся ладонь под дождь – Мясная нарезка сшита, резинка трусов подтянута, алый лайм вколот. Можно продолжать.

– Да ты и шутник как я погляжу… я переговорю. А ты поболтай со своим Баском. Он совсем плох стал. Ничего не ест и даже не пьет бульона. Подохнет от истощения, а не от болезни.

Хмыкнув, я дошел до навеса, сложив зон и, нагнув голову, шагнул в укрытие, с облегчением опустился на еще теплый сухой песок.

– Командир…

– Я тебе не командир.

– Командир – упрямо повторил Баск, поворачивая ко мне лицо с выступившими острыми скулами – Я кажись того… помру вот-вот… ты Йорку не оставь, ладно?

Скривившись, я глянул на затянутый серым туманом океан.

– Командир!

– Заткнись, зомби. Когда ты успел стать таким сраным нюней? Подбери слюни, втяни сопли, стряхни слезы с члена и перестань нести всякую херню. Ты огорчаешь меня, Баск. Я видел в тебе потенциал. Видел горящий в тебе огонь – неугасимый огонь! – ты был обижен на себя, на весь мир, на сучью судьбу, на суку Еву, даже на свою слепоту. Но при этом ты не сдавался. Ты слепым бегал по стальным опасным коридорам, наизусть зная, где сейчас царит сумрак, а где можно бегать пугливым слепым мышкам вроде тебя. Ты продолжал действовать, продолжал ставить цели. И что сейчас?

– Я… я же не о себе. Я за Йорку свою…

– Переживаешь? Боишься?

– Да… очень…

– Тогда можешь расслабиться. Когда умрешь – перестанешь.

– Что перестану?

– Все перестанешь. Бояться, переживать и прочее. Главное – ты перестанешь влиять. Как только ты сдохнешь, мир вычеркнет тебя. И ты останешься лишь зыбкой улыбчивой фигурой в чьем-то помнящем тебя мозгу. Но ненадолго. Потом тебя забудут. И всем будет плевать на твои горячечные напутствия и предсмертные просьбы. Запомни, зомби – ты можешь кого-то защитить и уберечь только в одном случае – когда ты жив и готов рвать врага зубами!

– Вот же ты… ублюдок, командир! Уж прости! – охнув, Баск заворочался, пытаясь повернуться на бок – Ох как горит внутри… и от твоих слов тоже…

– Ты расслабился, Баск. Твоя беда в том, что ты забыл кто ты есть.

– И кто я есть?

– Ты слепая ушастая крыса. Искалеченный слепошарый зомби. Но ты возомнил себя человеком и решил, что имеешь право на любовь.

– А любить нельзя?

– Можно. Вот ты и подыхаешь как человек имеющий красивую и сладкую любовь. А будь ты крысой, будь ты злым гоблином из жопы мира – ты бы сейчас бился изо всех сил, через тошноту втягивая в себя крепкий бульон и компот, жевал бы кашу и мясо, чтобы пополнить силы. Запомни это, Баск – я начал подниматься – Мягкий человечек способен только ныть и требовать к себе сочувствие и жалость. А злобная тварь из стального подземелья будет молча жрать и злобно поблескивать глазками, чтобы никто не смел покушаться на ее жратву. Выбирай, Баск. Будь гоблином и живи. Останься человеком и умри.

– Охренеть…

– Тебе решать.

– Командир! Командир! – зомби скребанул рукой по одеялу – Командир!

– Да?

– Я честно люблю ее.

– Имеешь право – кивнул я – Хотя это делает простую жизнь такой сложной…

– Но… я запутался… и она запуталась… мы все чаще ругаемся… мы не знаем куда идти. Дай совет!

– Ну нахрен.

– Прошу!

– Ты подыхаешь. Зачем тебе совет?

– Я не подохну!

– Уже лучше.

– Дай совет, командир. Что делать? Я хочу ее уберечь. Но сам хочу стать сильнее! Но не хочу чтобы она тоже шла под пули! Она моя женщина! Разве это правильно, чтобы женщина воевала с тобой плечо к плечу? Разве женщина не должна сидеть в безопасности дома?